«Да кто вы такие?» — спросите вы. Да вот, пришли в театр. Давно. Особо назад не рвемся. Каждый раз выходим из зрительно зала, и между нами начинаются бурные обсуждения. Присоединяйтесь!
– Мало того, что я рыдала, я ещё раза три хотела закурить. Хотя я не курю.
– Пошли не на «Тьму египетскую», а на «Нет, я не жалею ни о чём», потому что…
– Потому что поздно пришли за билетами, Вань!
– Да. Но давай тогда о самом спектакле.
– Давай.
– В общем, «Нет, я не жалею ни о чём» – спектакль драматического театра. Его премьера была аж в 95-м году.
– Это моноспектакль. Играет в нём Инна Флегантова.
– И это спектакль малой сцены.
– Да, я была на нём года три назад.
– А я почему-то не был.
–Поэтому я тебя и привела сюда.
– Ну, Вань, в общем, говори ты, так как я была уже на нём.
– Воу, спасибо. Я только хотел предложить: может, ты что-нибудь скажешь?
– Ну, я могу, конечно, начать.
– Давай.
– И начну с конца. За часовой спектакль раз шесть я рыдала, но, мне кажется, это из-за того, что у меня на данный момент расшатанные нервы. Осень, работа, «Горе от ума»… Всё это сказывается на общем состоянии. Но! Мало того, что я рыдала, я ещё раза три хотела закурить! Хотя я не курю!
– Ника…
– Ну, не перебивай же! Так как я на нём была несколько лет назад, сегодня я смогла посмотреть на этот спектакль свежим взглядом. Тогда эта постановка показалась мне не очень сильной, но куда лучше, чем другие работы драматического театра. Теперь же я увидела, что она, определенно, тоже слабовата.
– Ээ…
– Я говорю об актёрской игре. А когда я сегодня рыдала, то отчетливо понимала, что плачу из-за истории.
– В этом согласен. Теперь я скажу. Но хочу начать с другого. Я немного удивился, когда ты перед спектаклем уставилась на меня квадратными глазами и сказала: «Что? Ты не знаешь, кто такая Эдит Пиаф?»
– Ахаха, ну не так я на тебя смотрела!
– Точно так. Я знал, кто такая Пиаф. Очень давно я смотрел по телевизору какие-то документалки про неё, они меня не зацепили и у меня сложились такие ассоциации: пыльные архивные стопки, рухлядь. Мне и не нравились никогда её песни. Я знал, что это красиво, но никаких переживаний эта музыка во мне не вызывала. Всё отдавало пылью.
И мне не хотелось идти. Всё думал: как из этого можно поставить спектакль? Да ещё и моноспектакль. Поэтому перед тем, как встретиться с тобой, я решил: «Нужно освежить воспоминания, посмотреть хотя бы биографию». В общем, открыл Википедию, быстро почитал. И поразился ею.
– Я рада, что ты стряхнул пыль с воспоминаний о Пиаф!
– И я могу сказать, что после просмотра спектакля я заинтересовался Эдит Пиаф еще больше. Теперь этой пыли нет. Но, опять же, благодаря самой Пиаф, её личности, её истории. Да, меня тоже это трогало.
– Тоже плакал?
– Ахах, нет. Но спектакль собран из воспоминаний Пиаф, а они и тяжелые, и восхищающие.
– Трогательные!
– Да. Но игра. В начале она смущала. Потом я иногда забывал, потому что история затягивала. А потом я снова выключался из действия, потому что возникало непонимание: «Што за игра?!»
– Мне иногда нравилось исполнение роли актрисой. Иногда… Но, опять же, кажется, это именно из-за качественного наполнения!
– Помнишь последнюю сцену? Когда она сидит за столом?
– Да, помню.
– Она сидит перед нами. И помнишь её последний жест, когда она опускает голову на руки? Кудряшки ещё в такт тряслись.
– Ага.
– Это было плохо. Это тело привычно исполнило движение – упало на стол. И только потому, что режиссёр так поставил.
– А я на это не обратила внимания. Но относительно её игры… Несколько лет назад она казалась мне иногда настоящей. Её, скажем, реплики в сторону. Быстрые, незначительные.
– Когда к людям в зале она обращается?
– Да! Вот раньше эти моменты мне казались живыми. Как будто передо мной не актёр и персонаж постановки, а обычный человек рассказывает свою историю. Но теперь я вижу и это ненастоящим. Наигранная естественность! В каждом движении и звуке театральность. Нет жизни в этом. Под широкими движениями и хорошей подачей звука раскопать переживание мне не удалось.
– Это и не нужно. Мы обычные люди и, придя на спектакль, хотим не раскапывать что-то, а наслаждаться историей. Верить, а не искать крупинки правды.
– Да, Вань, наверное.
– А сколько спектаклю лет? Ведь 21 год, получается?
– Да! В 95-м, я на нём, конечно, не была. Но ходила на него несколько лет назад. И вот, что скажу: ничего не изменилось. Само собой, я не говорю, что он должен был преобразоваться во что-то совершенно другое. Естественно, актёр действует в тех же декорациях, мизансценах, даже в том же костюме. Но я помню интонации, они не изменились.
Об этой ситуации, мне показалось, вообще можно ставить отдельную пьесу. Об этом спектакле, об этой актрисе. В течение стольких лет неизменно повторять текст с заученной интонацией, делать заученные движения…
– И смотреть на этих нескольких зрителей, которые пришли на спектакль. И на пустые кресла. Это печально.
– Все знают, что Высоцкий один и тот же спектакль каждый раз играл иначе. Мы не требуем уровня Высоцкого от нашего театра…
– А зря.
– Не знаю, Вань. Это просто невозможно. Но, если не меняются даже интонации, то о каком актёрском переживании может идти речь? Ладно. Какой итог мы подводим, Вань?
– Знаешь, мне захотелось с Эдит попить чаю, поговорить за жизнь. То есть спектакль для тех, кто хочет познакомиться с биографией Эдит Пиаф.
– А ещё очень приятно, что нет обычной пошлятины! Это бесконечно приятно.
– Итого, Вероник, думаю, половину шкалы мы смело можем отдать за историю, отличные декорации и отсутствие пошлости.
– Уже неплохо для драматического театра.
На правах зрителя:
До встречи в зале!
Ваши зрители